Прошедшие ад фашистских лагерей

Живые свидетели событий

Григорий Сидорович, ныне старший из Ворониных, прошёл через ад пяти фашистских лагерей. Сегодня он делится своими воспоминаниями об испытаниях, выпавших его семье, впрочем, как и многим другим в то страшное время.

– Для нас, Ворониных, война началась с 1939 года, когда немец напал на Польшу, где мы тогда жили: отец Сидор Егорович, матушка Агафья Лазаревна, брат Илларион 1934 года рождения и я Григорий 1937 года. Жили в Белостокском воеводстве, где в давние времена обосновались наши предки.

Родители имели небольшое хозяйство, жили нормально. Но когда Германия без объявления войны напала на Польшу, мирной и спокойной жизни пришёл конец.

Нас, русских жителей Польши, стали из страны переселять. Мы попали в деревню в 8 км от Мариямполя. Часть родни вывезли в район Гродно, это Беларусь. Ничего взять не разрешили, даже собаку. Наша собака перегрызла верёвку и по следам нас нашла.

Так в 1940 году оказались в Литве. Начали обустраиваться.

Но грянула новая беда. Гитлеру было мало захваченных земель в Европе, он напал на Советский Союз – внезапно, как разбойник.

Мы оказались на оккупированной фашистами территории. Было страшно, пугала неизвестность. Надеялись, что немцы не тронут семью простых крестьян.

Немцы не тронули. Но началось беззаконие, враждебность соседей. На третий день в наш дом пришли местные полицаи – мы, русские, для них так и остались чужими. Им немцы выдали оружие, а с оружием плохой человек становится ещё хуже.

Белоповязочники вели себя грубо и нагло: забрали лучшую одежду и утварь, переловили живность, разорили наш дом, а нас выгнали. Семья оказалась без угла, без крыши над головой. В чём были, в том и ушли. Потеряли всё.

Войну и фашизм проклинаю

И пошли скитаться – родители, старший брат и я. Ходили по деревням. Нам объясняли, в какие дома можно заходить, а в какие нет. Нигде долго не задерживались – местные полицаи выгоняли. Скитались долго, но всё же были не за колючей проволокой.

В марте 1942 года в деревне Жижморай Каунасского района нас арестовала полиция и под конвоем с другими «неблагонадёжными» отправила в IX форт. Причём полицаи ехали на телегах, а «враги Рейха» – женщины, старики, ребятишки разного возраста – шли пешком.

Казематы форта к тому времени были переполнены. Нас поместили прямо во дворе – в каменном мешке под открытым небом. На каменных плитах громадной крепости сидели, лежали целыми семьями, молодые и пожилые, больные и здоровые. Терпели холод, голод и унижения от охраны.

«Кормили» раз в день. Это был один черпак бурды из полусгнивших овощей; пайка хлеба представляла непропечённую смесь опилок и травы. Родители хрюшек кормили лучше. Но и количество этой баланды было ограничено.

Огромная скученность, некачественная еда, антисанитария, холод имели печальные последствия: умирало много, особенно велика была смертность среди детей. Больных уводили в «лазарет», их никогда больше не видели.

Постоянно среди заключённых искали коммунистов, комсомольцев, евреев. Без суда, без приговора расстреливали. В застенках форта мучили, истязали и убивали людей только за то, что они не были немецкой национальности, что говорили на другом языке. Никто не мог знать – доживёт ли до следующего дня.

С внешней стороны форт охраняли немцы, а внутри «хозяйничали» местные полицаи, выслуживаясь перед «хозяевами». И так было во всех лагерях Европы. Полицаи склоняли молодых девушек 16-18 лет к сожительству за кусок хлеба, за послабление режима. Непокорных морили голодом, больше издевались, насиловали, а то и убивали. Многих девушек эти притязания доводили до самоубийства.

Моя семья в IX форте пробыла около полугода. Потом нас погрузили в забитые людьми вагоны, и эшелон привёз узников в Белоруссию, в Волковыский пересыльно-накопительный лагерь. Здесь, в нечеловеческих условиях, нас держали несколько месяцев, опять погрузив в эшелон.

Когда эшелон подходил к знаковой развилке, люди замерли, ожидая в какую сторону поезд повернёт. Если в Освенцим, то про эту массовую «фабрику смерти» уже тогда ходили слухи.

Эшелон повернул на Штутгарт – нацистский концентрационный лагерь в Польше, мама сказала: «Ещё поживём». Это было начало 1944.

Сначала был распределительный лагерь, где зверствовал надзиратель, которого звали пан Зелёнка. Он ходил с дубиной и любого, кто попадался на пути, мог избить или покалечить. По команде «Зелёнка идёт!» – все прятались.

А потом в товарняке привезли в концлагерь Штутгарт. Это был филиал лагеря смерти Освенцим. В 1942-1944 годах было построено около 40 филиалов освенцимского лагеря.

СПРАВКА: в Освенциме гитлеровцами убито порядка 1 миллиона 300 тысяч человек (дети составили около 234 000 человек), что превышает суммарные потери в войне Британии и США. Рейх фюрер СС Генрих Гиммлер даже гордился, что каждый месяц в немецкую казну «фабрика смерти» приносила два миллиона марок чистой прибыли.

Ежедневно в Штутгарте шла сортировка людей: кого на смерть, кого в рабство. Нас, мне было шесть лет к тому времени, отправили за колючую проволоку рабочего лагеря в г.Арнсвальде (в 1945 г. передан Польше, стал Хощно) – это филиал Штутгартского концлагеря.

Нас охраняли власовцы. Это были звери! Избивали, калечили, а то и убивали людей просто из-за плохого настроения, людей просто уничтожали.

Нам, малолеткам, приходилось тяжело. Доставалось пинков от надзирателей и от власовцев. Били в лагере, били и на работе. Да, дети работали – с пяти лет!

Работы было много и разной. В городе, например, разбирали завалы после бомбёжки. Голыми руками отбирали битый кирпич от целого, мебель целую от поломанной, сортировали всё. У немцев всё шло в дело. Наши детские ручки были в порезах, царапинах, мозолях.

Работали и в поле. В продуваемой ветром одёжке голыми руками выбирали из тяжёлой сырой земли овощи, пололи. Иногда тайком удавалось сгрызть морковку или капустный лист. Если на этом ловили, то строго и унизительно наказывали. Были нормы выработки, за невыполнение которых опять же наказывали. Хорошо наживались на бесплатном труде, в том числе и детей!

Очень тяжела была работа на поле опиумного мака. Целый день ходили от маковки к маковке, делали монотонную утомительную работу, собирая маковое «молочко». Пожевать ничего не удавалось. От стеблей и маковок болели животы и голова. А есть хотелось постоянно.

В 6 км от нас был лагерь американских солдат-военнопленных, их охраняли немцы. В этот лагерь привозили посылки через Красный Крест – сгущёнку, тушёнку. Мы, детвора трудового лагеря, пролезали под проволокой и пробирались к американским пленным, они отдавали пустые банки. Всегда было на стенках немножко сгущёнки, а если удавалось добыть кусочек жира в банке из-под тушёнки, то это было наслаждение.

Такие вылазки могли закончиться печально из-за охраны на вышке лагеря. Если дежурил пожилой немец, и рядом не было офицера, тот мог отвернуться. И тогда к проволоке можно было подползти. Если дежурили молодые бойцы гитлерюгенд, то они стреляли, бывало, убивали. Но мы ходили всё равно – есть то хотелось.

Наша семья выжила в этом страшном аду!

3 марта 1945 года мы услышали топот копыт. Мальчишки бросились к проволоке – это был разъезд конной разведки Красной армии. Разведка рекомендовала узникам через полчаса из лагеря уйти: а то, если немцы вдруг вернуться, то всех ликвидируют.

Коменданта лагеря и его зама арестовали, а все власовцы – вся охрана удрала.

Трудное возвращение домой

До Варшавы шли пешком. Долго ждали возможности по мосту перейти через Одер, по мосту всё шли и шли войска на Берлин, его ещё тогда не взяли. Был неплохой лёд и Вислу переходили по льду, обходя чёрные воронки от снарядов.

Города Варшава не было, были одни развалины, была только расчищена дорога для транспорта. Мы до вокзала пробирались через руины. Поездом Варшава-Сходня приехали в тот же Волковыск, откуда отправили нас в лагеря. Здесь проходили фильтрационную проверку.

Вернулись под Мариямполь, возвращали по месту жительства. Через месяц ночью пришла соседка: «Утекайте, – говорит, – придут «лесные братья» вас убивать». «Утекли» в Мариямполь.

Помню, была суббота, и уже был ледок на лужах, когда пришёл отец с фронта. Он освобождал Прагу, и везли их в Японию, но в Карпатах получил очередное ранение, его и отпустили.

В семье погибло 18 человек

Погибло на войне в нашей семье много народа: в Польше в 44 -м в 28 лет двоюродный брат отца; в Белоруссии брат Назар – он был в партизанах, партизанила и сестра отца, и его мама Домна Леонтьевна. Мы посчитали как-то, что не вернулись с войны в семье 18 человек – это только родные и двоюродные, ниже уже не считали. Только пять человек вернулись. А уходила на войну целая рота – 23 человека.

И опять бряцают оружием! Это страшно.

Жизни шла. Г.Воронин переехал в Клайпеду, проработал 30 лет, вышел на пенсию.

Литву и Клайпеду считает родиной. Здесь встретил жену Раису Петровну. Прожили вместе уже 59 лет. Вырастили двух сыновей и дочь, имеют четырёх внуков.

Раиса Петровна (Морозова) сама прошла через несколько фашистских лагерей. Помнит дороги…скрипящие телеги…грохочущие машины…толпы людей, чужих, незнакомых… все куда-то бегут, кричат. Постоянное чувство голода и страха.

Была очень мала, подробности знает по рассказам мамы. Знает, что родители с малыми ребятишками были в IX форте. Потом в Германии. Великому Рейху для новых побед нужно было много рабочих рук! Не по доброй воли семья исколесила пол Германии, работали тяжело и много в разных хозяйствах.

Была и очень скандальная фрау, привыкшая к безнаказанности, часто пускавшая в ход кулаки. Не по рассказам мамы, а сама чётко помнит маленькая Раиса, как хлестала фрау по лицу за то, что подняла с земли красивую и такую желанную куклу, брошенную хозяйской дочкой.

Было Раисе Петровне тогда около четырёх лет, но помнит, вот врезалось в память навсегда, как тогда горько плакала от боли и обиды. А когда шлепки и тычки закончились, фрау залепила по лицу своей клумпой, из разбитого носа хлынула кровь. Это было где-то в Саксонии в апреле 1944.

Дети войны – эти безвинные жертвы фашизма, были лишены детства, домашнего тепла и уюта, права учиться и отдыхать, свободы души и тела. Их детство – самая счастливая пора в жизни – было превращено в ад. Моральные и физические издевательства они не просто помнят – забыть не в силах. Воспоминания приходят неутихающей болью.

В фашистских концлагерях в войну погибло около одиннадцати миллионов человек, каждый пятый из них был ребёнком.

Клайпедское Общество бывших узников концлагерей фашисткой Германии «Узник» с 2010 года возглавляет Ефим Сидорович Воронин. Он родился после войны, но считает, что голод фашистской неволи, ужасы и унижения семьи дают ему право возглавить Общество.

https://www.obzor.lt/news/n37710.html